Но для нее это уже не имело значения. Элеонора рассталась с прежней жизнью. Она решительно повернулась спиной к огням, смотря вперед. Странно, какая черная ночь и как неподвижна поверхность озера, только туманные очертания возвышающихся пиков вулканического острова Ометепе проглядывали в темноте.

Под июльским солнцем в Новом Орлеане было так же жарко, как в той стране, откуда приехала Элеонора. Воздух казался еще неподвижнее, чем в Гранаде. Блеск крыш слепил глаза, плакаты в черных рамках на каждом углу сообщали о жертвах желтой лихорадки. Зато здесь не было солдат в красных рубашках, маршей, команд, грохота повозок с амуницией. На улицах не слышалась испанская речь, а владельцы магазинов, уличные торговцы, хозяева и их слуги приветливо улыбались.

Элеонора распрощалась с бывшим майором Кроуфордом на пристани. Она честно призналась себе, что он скрасил ей путешествие. Когда они плыли по озеру к Сан-Карлосу, майор держался сдержанно, не нарушая ее скорби о брате, боясь вызвать яростное презрение, которого он заслуживал. В Сан-Карлосе их лодка встала у берега. Трапа не было. Видя, что Элеонора не знает, как ей сойти на берег — прыгнуть через полосу воды или ступить в грязь, он поднял ее на руки и вынес на берег, отпустив, как только она коснулась земли. Когда Элеонора тихо поблагодарила его, Кроуфорд отвернулся, но лед был сломан.

Они плыли по реке Сан-Хуан до Атлантики, и нет ничего удивительного в том, что они проводили время вместе. Это избавляло их от попыток окружающих завести разговор. Они оба путешествовали под фальшивыми именами и не хотели делать усилий, выдумывая что-то о себе. Похожая ситуация сложилась и на океанском пароходе, когда они из Сан-Хуан-дель-Норте двинулись дальше. Сложнее было лишь потому, что пассажиров стало больше и приходилось обедать за длинным столом в общем салоне. Элеонора плыла в отдельной роскошной каюте. Первую ночь на море она крепко спала и проснулась только к полудню, проспав почти сутки. Невыносимое напряжение последней недели наконец отпустило ее, и ей все время хотелось спать. Элеонора открыла глаза, только когда снова взошла луна.

Надо сказать, что гулять по палубе с галантным кавалером не так уж неприятно, кроме того, он ограждал ее от слишком назойливых приставаний. Кроуфорд сообщал им, что она недавно потеряла мужа и у нее нет сил на светские беседы. Но ей не очень понравилось, когда попутчики начали обращаться к ней как к графине. Невилл признался, что по секрету оказал ее каютному стюарду, кто она и что она путешествует инкогнито, думая, что стюард станет лучше обслуживать ее. Скоро это стало известно всем. Кроуфорд очень сокрушался, что стюард проболтался, и элегантно извинился за содеянное. Во время путешествия он не раз пытался покаяться в своем предательстве в Гондурасе. Но Элеонора оставалась непреклонна. Она не могла избавиться от чувства, что все в его действиях было намеренным, хотя не могла понять причины. Элеонора хотела бы проникнуться к нему и даже поверить, что он всего лишь пешка в игре Вандербильда. Невилл объяснял, что попал под действие сил, более мощных и опасных, чем ожидал. Он не сожалел и о провале плана убийства Уокера, хотя она думала иначе. Элеонора делала вид, что верит Невиллу, его переживаниям и понимает его. При всем внимании к ней, Невилл не предпринял попыток получить разрешение входить в каюту Элеоноры. Такая осторожность с его стороны была вполне обоснованна. Он не забыл о ее статусе любовницы Гранта и, видимо, как и другие, размышлял о ее отношениях с Луисом, когда они вместе бежали из Гранады. Но ни словом, ни жестом он не дал ей понять это. Невилл не оставался равнодушным к ее чарам, о чем свидетельствовал его взгляд, его прикосновения, когда он шел рядом, интонации его голоса. Без всякого тщеславия Элеонора подозревала, что он хотел бы стать ей полезным. Кроуфорд избрал тактику терпения, ожидая, когда она сама захочет повернуться к нему. И если Элеонора не ошибалась в своих догадках, она не могла не оценить его деликатность.

С пристани Элеонора направилась в отель «Сент-Луис», где под холодным недоверчивым взглядом клерка подписала регистрационный лист своим полным именем и титулом. Результат, на который она вряд ли надеялась, превзошел все ожидания. Отношение к ней служителей отеля стало совершенно иным. Невилл оказался прав.

На следующий день она отправилась к портнихе и продавцу галантерейных товаров, заказала платье в черно-сером и бледно-лиловом тоне, что соответствовало ее состоянию и настроению. После этого она купила шляпки, шарфы, шали, кружевные перчатки и дюжину других мелочей, но без колебания отказалась от мантильи, которую ей настойчиво предлагали как последний крик моды. Элеонора приобрела новый кринолин и целый набор отделанных кружевами нижних юбок, корсаж, панталоны — на первое время, а остальное нижнее белье и сорочки заказала в монастыре — из шелка и батиста, с тонкой вышивкой монахинь, точно такое же, как ее мать и бабушка носили в свое время, а также комплект черного белья, вышитого серыми атласными нитками.

Первое из ее пышных одеяний доставили очень скоро — платье из серого батиста, украшенное рядами белых кружев, черную шляпку и кружевной зонтик. В таком роскошном наряде, с новым серебряным ридикюлем, где лежали кошелек, веер и визитная карточка, Элеонора вышла, наняла экипаж и поехала к дяде Наркисо и его сыну Бернарду в свой старый дом на Роял-стрит. Дворецкий, открывший на звонок, попросил подождать в библиотеке и положил на серебряный поднос ее визитную карточку с гербом и именем графа де Ларедо. Дядя вышел приветствовать ее, широко раскинул руки и провел в салон. Бернард поднялся, поклонился с натянутой улыбкой, будто радушие стоило ему слишком больших усилий, и повторил предложение своей жены отведать миндального ликера. Родители его жены устроились на диване и принялись расспрашивать. Элеонора отвечала или строго, или язвительно, с улыбкой уклоняясь от неприятных вопросов, и старалась стоически выдержать эту церемонию. В конце визита она получила приглашение к ужину, который, предположительно, будет не слишком веселым, поскольку она в трауре. Приняв приглашение с благодарностью, Элеонора ушла с мрачным чувством удовлетворения: первый выстрел в битве за восстановление прав на дом бабушки сделан.

Хотя Новый Орлеан казался на первый взгляд тихим и мирным городом, интерес к военным успехам Уильяма Уокера был больше, чем когда-либо. Поэтому, узнав, кто такая Элеонора, газеты занялись ею. Рассказ о новоорлеанской красавице из известной семьи, побывавшей так близко к линии фронта, превратился в легенду о том, как ангел милосердия явился к американцам в Никарагуа, потом вернулся назад вдовой испанца из благородного семейства. Это казалось так романтично, что никто не остался равнодушным. А то, что Элеонора овдовела в войне, вызывало не меньший интерес, чем полученное ею наследство.

Комнату Элеоноры в «Сент-Луисе» осаждали торговцы, предлагая товары, начиная от парфюмерии и ювелирных украшений до экипажа с лошадьми. Когда она выходила из отеля, люди указывали на нее, а толпы мальчишек бежали следом по улицам, оспаривая друг у друга честь нести ее покупки.

После первого такого случая Элеонора решила, что неразумно ходить без сопровождения. Поэтому она отправила записку дяде с просьбой прислать ее старую няню. Дядя тут же отпустил старушку и, как цинично заметила про себя Элеонора, не без удовольствия, так как освободился от расходов на ее содержание. Элеонора обрадовалась до слез, увидев доброе морщинистое лицо няни, и занялась ее туалетами. Она нарядила ее в черное шелковое платье с кружевами цвета слоновой кости и тюрбан из атласа того же цвета с бусинками черного янтаря. Черты лица, сохранившие прежнее достоинство и шелковые юбки, шуршащие подле Элеоноры, смогли бы отпугнуть даже самых назойливых.